Роман похож на оперу: и построением, и обилием персонажей. Время от времени в повествование вступает хор голосов: документальные воспоминания о Ташкенте (автора, её матери, земляков), а основные партии исполняют герои явно вымышленные, но не менее живые и яркие. Вот «хор»:
…в Ташкенте как-то было… легче жить… Мы меньше боялись… Может, солнца было много, а в нём ведь, как теперь выясняется – серотонин содержится, да? – ну, тот гормон, что лечит страх, облегчает сердце…
И всё снятся и снятся эти розовые корни деревьев, шепот арыков, нежный шелк струящихся в воде водорослей…
…до сих пор, стоит только закрыть глаза, так ясно представляю себе эту улочку, по которой мы с мамой идем, – высоченные кроны чинар сплетаются над головою в зеленый солнечный тоннель…
Солнце – вот что нас спаяло, слепило, смешало, как глину, из которой уже каждый формировал свою судьбу сам. Нас вспоило и обнимало солнце, его жгучие поцелуи отпечатывались на наших облупленных физиономиях. Все мы были – дети солнца.
А вот – основные партии. Роман начинается мгновенным ужасом: самыми страшными событиями жизни главной героини, Веры.
Судя по названию книги, я думала: всё в этом романе залито солнцем, теплом, любовью. Ведро холодной воды – в самом начале. Да, Ташкент, да, палящее солнце, под которым разворачивается запутанная история о том, как Катя – потомок талантливого и знатного рода – стала чудовищем, а Вера – дочь этой изломанной и страшной женщины – умудрилась вырасти не тронутой никакой грязью. Почему? Сама она объяснила это умирающей матери в двух словах…
Много солнца и много сломанных судеб… А любви в жизни Веры – самая малость. По крайней мере, так было до появления дяди Миши.
Из записок отчима Веры, дяди Миши:
Откуда она взялась – такая? Смотрит на всё вокруг взглядом отстранённым, пристальным, – словно послана в этот мир для определенной, причем единственной цели – стать свидетелем, да не просто – свидетелем, а оценщиком каких-то изначальных нравственных ценностей, оценщиком непредвзятым, взыскательным, беспощадным… О чем это говорит, – что среда все-таки ничего не значит? Так что же, все же – душа, все-таки душа?.. Так есть Бог или нет? Или все-таки есть? Тогда как и за что, за какие прошлые заслуги в некое тело посылается душа цельная, как алмаз, в ожидании лишь руки, которая с бережной любовью нанесет на неё бесчисленные грани, в которых отразится мир?
Дядя Миша (первый, кто «поднял» Веру над ужасающим бытом) рано умер, но дело своё сделал.
А Вера не плакала… Она вообще больше не чувствовала, что дядя Миша умер. Дядя Миша больше не умер, как и Стасик. И если б надо было что-то объяснить на эту тему, то она вряд ли смогла бы произнести нечто путное… Вот только её руки и глаза знали, как дядя Миша будет дальше жить…
Художник Витя Мануйлов, сокурсник Веры, о ней:
Я однажды на практике, на пятом курсе, видел, как она работает. Я просто обалдел!.. Она последние мазки наносила пальцами, всеми десятью, как на органе играла, – сглаживала переходы, втирала один тон в другой… Впечатление было, что она создаёт их, свои картины, из какой-то особой живой глины, прямо лепит живое в полотне… С ума можно было сойти!
Там, в этих картинах, продолжал жить дядя Миша-бедоносец и другие люди, прошедшие через судьбу Веры. И не только Веры, но и автора романа, Дины Рубиной, которой много лет казалось, что она забыла события своего детства, но однажды…
Вспомнила!
…И я поняла, что дошла наконец до невидимых ворот моего города, что воздушные стены его расступились и приняли меня. Воздушные стены исчезнувшего города, в котором мне по-прежнему было хорошо.
Из дому надо выходить с запасом тепла… – мне до сих пор тепло, благодарение Создателю.
Солнечное свечение дня… Солнечная, безлюдная сторона улицы… Карагачи, платаны, тополя – в лавине солнечного света.
Мне до сих пор тепло.
Замечательный роман. И он ничего не теряет от того, что прочитаны уже многие другие книги Дины Рубиной, написанные после этого романа. Наоборот, он многое объясняет: и выбор героев, и стиль писательницы, и почву, на которой всё это произросло.
В самом начале, как будто вне времени и пространства, беседуют двое. Кто они – непонятно, ясно только, что Второй – начальник Первого в каком-то институте. Но вскоре собеседники (благодаря особенностям своей речи) проявляются более-менее четко, особенно Второй.
Дина Рубина эмигрировала в Израиль в 1990 году, с мужем, 14-летним сыном и четырехлетней дочерью. В одном интервью она говорит: «Эмиграция — это ведь не просто перемена обстановки. И даже не стихийное бедствие. Это харакири, самоубийство. Особенно для писателя, пишущего на языке той страны, которую покинул». Тем не менее, она сумела «восстать из пепла».
Вот об этом народе, который в ходе истории то и дело тащат «на правёж», и рассказывает в своей книге Дина Рубина – с юмором, тоской и «горькой домашней любовью к тому, что есть…»
Пространство чтения 